Scit quid perdit
Одна сцена из 5 главы в ходе редактуры переписана, и чуть-чуть больше становится известно о прошлом Дика.
читать дальше— Разве я сказал что-то не так? — черные брови вавилонянина чуть приподнялись. — Между вами все происходило иначе?
— Нет, вы угадали, — опустил голову Дик. — Хотя я не знаю, как…
—
Немножко знания людей, и, если хочешь, классической литературы. А что
это была за история с ножом? Если не хочешь, не рассказывай.
Дик отчего-то почувствовал, что хочет рассказать. Хочет поговорить об этом… с вавилонянином. Да, именно с вавилоняином.
-
В приюте на Мауи у меня был друг. Где-то на год старше. Симон в
крещении, но все его звали Таракихи, даже священник. Таракихи был гем, -
Дик посмотрел в глаза Мориты. – С синими волосами.
- Сёфу, - кивнул
Морита. – Сексуальная обслуга. Хозяин сбежал, взрослую прислугу
приставили к каким-то работам, детенышей отправили в приют.
- Хозяин
не сбежал, он погиб, – мышца где-то под челюстью Дика вдруг начала
дергаться сама, против его воли. - Его сын был в том же приюте. В
старшей группе.
- Анару Матепараэ, - усмехнулся Моро.
- Да. Откуда вы знаете?
- Все-таки я из семьи Морита, мне положено знать имя наследника семьи Матепараэ. И вы были в одном приюте. Забавно.
- Что в этом забавного?
- Ирония судьбы, Дик. Больше ничего. Стало быть, юный Анару и в приюте продолжал относиться к Таракихи как к своему слуге?
- Хуже. Он относился к нему как к своей собаке. Нет, не так. Я даже не знаю, с чем сравнить.
- Я знаю. Но ты, воспитанник доблестных христианских воинов, конечно же не мог допустить такого обращения со своим товарищем?
- Вы смеетесь надо мной, что ли?
- Нисколько. Из-за Таракихи вы конфликтовали с Анару?
-
Я его бил, если он попадался мне один. Если он был с дружками, то бил
меня. Таракихи… он совсем не мог за себя постоять. Он не мог даже
отказаться выполнять приказы. Его… сделали таким, - теперь Дик смотрел
на беловолосого вавилонянина обвиняющее.
- Запечатлели на хозяина, - спокойно сказал тот. – И что же было дальше?
-
Меня усыновили, и я полтора года его не видел. Жил с одной семьей на
приполярной станции, там налаживали нефтедобычу… Потом эта семья
улетела, а меня вернули в приют.
- Мерзко они с тобой обошлись.
Дик пожал плечами.
-
С Таракихи обошлись хуже. Анару никто не хотел брать. А Таракихи
отказывался идти в любую семью без него. Отказывался лечиться, разрывать
эту… связь в мозгах. Анару заставлял его сбегать из приюта и...
зарабатывать для себя деньги… в самых помойных кварталах Палао…
- И однажды ты увидел, как он зарабатывает для своего хозяина… Понимаю.
-
Не понимаете, - Дик ответил тихо, вновь борясь с подкатывающей
тошнотой. – Это был имперец. Христианин. Я видел его в храме. Он выходил
к алтарю и читал Писание. Если бы я не узнал его, я бы, может, и не
кинулся с ножом…
- А где ты взял нож?
- А это был его. Даже не
нож, универсалка. Он работал монтажником. Отложил в сторону пояс с
инструментами, чтобы… - юноша схватился за горло. На то, чтоб справиться
с собой, понадобилось секунд пять.
- И тебя судили?
- Нет, вы же
слышали, что сказала миледи. До суда дело не дошло. То есть, того типа
судили, конечно, а меня нет. Нас отправили в клинику – меня и Таракихи.
Меня на обследование, его на лечение, потому что больше эту зависимость
уже терпеть было никак нельзя. Потом меня усыновил мастер Хару, и с
Таракихи мы уже не виделись. На письма он не отвечал.
Дик сделал несколько глубоких вдохов.
-
Анару пустил про меня слух, что мы с Таракихи… ну, вы поняли. Вранье,
конечно, но… кто-то что-то где-то слышал, и… до «Паломника» это тоже
дошло. Наши не поверили, конечно… То есть, я думал, что не поверили…
Теперь я не знаю, что думать.
- Не поверили, не поверили, - успокоил Морита. – Хотя… Ты сам-то уверен в своих мотивах?
Дик напрягся, выпрямившись на стуле.
- Эй, мне лицо разбили за девушку, вы еще помните?
-
Я не об этих, а о других мотивах. Как и леди Мак-Интайр, я вижу некий
общий узор в твоих злоключениях на Мауи и на корабле. Ты читал этот
рассказ вашего блаженного Гилберта, «Неуловимый принц»?
Дик пожал плечами.
-
Ты ведешь себя как его герой. Ты совершенно прав – и при этом губишь
себя. Задумайся, почему ты так делаешь. Что в такие минуты толкает тебя
на саморазрушение.
Дик совершенно не хотел задумываться об этом, и так с тошнотой еле удавалось справляться. Вместо этого он спросил:
- Вы и в самом деле считаете, что я прав? Не сейчас, а… тогда?
Брови Мориты встали «домиком» на миг.
-
Ты очень многого не понял о нас, Дик. Мы действительно относимся к
гемам как к домашним животным. Считаешь ты это правильным или нет, мне
безразлично. Но в деле с Таракихи я, безусловно, поддержал бы себя,
потому что и с животными нельзя обходиться так скверно, как обходился с
твоим... другом… его хозяин.
- Анару не был его хозяином!
- Так
считали ваши имперские власти. Анару и Таракихи считали иначе. В любом
случае, Анару обращался с ним скверно – и при всем отвращении, которое я
питаю к вашей идеологии, я бы помог тебе против него, не дожидаясь,
пока ваши благонамеренные идиоты придут к правильному решению:
перезапечатлеть Таракихи с Анару на кого-то другого.
- Но ведь нельзя заставлять человека сделать правильный выбор!
-
Человека – нельзя. Но Дик, мы никогда не найдем с тобой общего языка:
Таракихи – высокоразвитый биоконструкт, созданный на основе вида хомо
сапиенс сапиенс – но не человек. Ваше приютское начальство просто длило
его мучения, пряча голову в песок и делая вид, что он способен на
какой-то там выбор. О, боги. Я все больше ненавижу вашу Империю – даже
не за то, что вы разгромили нас в войне. И не за то, что вы оставили
меня нищим. А за то, что вы взяли на себе ответственность за миллиарды
живых существ, о которых ничего не знаете и знать не хотите!
- Мы знаем, что это вы их искалечили! – Дик спохватился. – То есть… не вы лично, мастер Морита… но вы одобряли это. Вы молчали.
- Кажется, кто-то хочет втянуть меня в политическую дискуссию, чтобы отвлечь от своих проблем.
- Все мои проблемы сойдут с синяками.
-
Нет, не сойдут. Если ты не хочешь подумать о себе – подумай хотя бы о
людях вокруг тебя. О капитане, о леди Констанс. Как бы они себя
чувствовали, если бы ты понес наказание, а они потом узнали, что
наказали невиновного?
Дик закрыл ладонью наливающееся жаром лицо.
- Ты ни секунды не думал о них, правда?
Дик опустил руку.
-
Но ведь вы тоже отвлекли меня от вопроса – как вышло, что вы не слышали
наш разговор, а свидетельствовали в мою пользу? А если бы… вы не
угадали? Если бы виноват был я, а не Бет?
Моро посмотрел на него, словно прикидывал что-то.
—
Я был уверен на девять десятых, — сказал он. — Потому что я немножко
знаю Бет, немножко знаю тебя, и привык доверять своим суждениям о людях.
Ты знаешь, что запотевшее стекло, по которому написали пальцем и
стерли, запотев снова, показывает стертый рисунок?
Дик опустил ресницы, трогая языком разбитую губу.
— Но если бы вы ошиблись, это была бы такая скверная ложь, что хуже, наверное, и не бывает…
—
Я просчитал последствия для тебя и для Бет. Даже в этом случае
наказание, которому подвергли бы тебя, было несоизмеримо с
неприятностью, которую ты причинил бы ей — особенно учитывая то, что она
сама этого хотела.
— Я не должен был поддаваться.
— Почему? Ты
когда-нибудь задумывался над этим? Почему ваш Бог, которого вы зовете
благим и подателем всякого блага, запрещает самое невинное из
удовольствий?
Он склонился к Дику так, что лица их оказались на одном уровне, и тихо, распевно проговорил:
— Нет в мире лучше молитвы
тому, кто стоит молитвы,
чем соединенье плоти,
не взятое против воли.
И с каждым ударом тел их
так радостно сердце бога,
как будто он сам на ложе
простерт с обоими вместе.
И веселятся дружины,
с громами сдвигая кубки:
«Воистину, сладки жертвы,
что люди приносят нашим!»
И за пределами мира,
под гнетом иных созвездий,
бичи над горами мечут
в их честь валараукары.
И лишь в подполье Вселенной
в углу с гнилыми щелями
разносятся скрип и скрежет,
а шума вина не слышно.
И бог вопрошает бога:
«Эй, кто там в углу Вселенной
не радуется со всеми
той доброй радости плоти?»
И бог отвечает богу:
«Не знаю, как ты заметил?
То малый демон Синая
и семя его, Распятый .
—
Это ложь! — Дик даже вскочил, так что боль ударила в голову, но он не
умолк: — Это сочинил человек, который обо всех писал гадости, кроме тех,
кто ему нравился, а сам струсил даже присоединиться к акции
гражданского несогласия.
- То, что он струсил – всего лишь мнение
Брайана Риордана. А если это ложь - то чего ради тебе разбили лицо? И
почему ты грезишь не о браке, а о военизированном монастыре?
Дик не
нашелся, что ответить. Лед почти растаял, и холодные струйки бежали по
его руке к локтю, капая на пол, и выпитое бренди стало отдавать
перегаром. Но, видимо, именно бренди придало его мыслям необычную
легкость, и ответ, до которого он иначе додумался бы только возле лифта,
вдруг выскочил сам собой:
— Вы же видите — я слишком глуп, чтобы понимать женщин.
Моро засмеялся — ответ ему явно понравился.
— Иди ка спать, Рики, — сказал он. — И… не сделай глупости.
читать дальше— Разве я сказал что-то не так? — черные брови вавилонянина чуть приподнялись. — Между вами все происходило иначе?
— Нет, вы угадали, — опустил голову Дик. — Хотя я не знаю, как…
—
Немножко знания людей, и, если хочешь, классической литературы. А что
это была за история с ножом? Если не хочешь, не рассказывай.
Дик отчего-то почувствовал, что хочет рассказать. Хочет поговорить об этом… с вавилонянином. Да, именно с вавилоняином.
-
В приюте на Мауи у меня был друг. Где-то на год старше. Симон в
крещении, но все его звали Таракихи, даже священник. Таракихи был гем, -
Дик посмотрел в глаза Мориты. – С синими волосами.
- Сёфу, - кивнул
Морита. – Сексуальная обслуга. Хозяин сбежал, взрослую прислугу
приставили к каким-то работам, детенышей отправили в приют.
- Хозяин
не сбежал, он погиб, – мышца где-то под челюстью Дика вдруг начала
дергаться сама, против его воли. - Его сын был в том же приюте. В
старшей группе.
- Анару Матепараэ, - усмехнулся Моро.
- Да. Откуда вы знаете?
- Все-таки я из семьи Морита, мне положено знать имя наследника семьи Матепараэ. И вы были в одном приюте. Забавно.
- Что в этом забавного?
- Ирония судьбы, Дик. Больше ничего. Стало быть, юный Анару и в приюте продолжал относиться к Таракихи как к своему слуге?
- Хуже. Он относился к нему как к своей собаке. Нет, не так. Я даже не знаю, с чем сравнить.
- Я знаю. Но ты, воспитанник доблестных христианских воинов, конечно же не мог допустить такого обращения со своим товарищем?
- Вы смеетесь надо мной, что ли?
- Нисколько. Из-за Таракихи вы конфликтовали с Анару?
-
Я его бил, если он попадался мне один. Если он был с дружками, то бил
меня. Таракихи… он совсем не мог за себя постоять. Он не мог даже
отказаться выполнять приказы. Его… сделали таким, - теперь Дик смотрел
на беловолосого вавилонянина обвиняющее.
- Запечатлели на хозяина, - спокойно сказал тот. – И что же было дальше?
-
Меня усыновили, и я полтора года его не видел. Жил с одной семьей на
приполярной станции, там налаживали нефтедобычу… Потом эта семья
улетела, а меня вернули в приют.
- Мерзко они с тобой обошлись.
Дик пожал плечами.
-
С Таракихи обошлись хуже. Анару никто не хотел брать. А Таракихи
отказывался идти в любую семью без него. Отказывался лечиться, разрывать
эту… связь в мозгах. Анару заставлял его сбегать из приюта и...
зарабатывать для себя деньги… в самых помойных кварталах Палао…
- И однажды ты увидел, как он зарабатывает для своего хозяина… Понимаю.
-
Не понимаете, - Дик ответил тихо, вновь борясь с подкатывающей
тошнотой. – Это был имперец. Христианин. Я видел его в храме. Он выходил
к алтарю и читал Писание. Если бы я не узнал его, я бы, может, и не
кинулся с ножом…
- А где ты взял нож?
- А это был его. Даже не
нож, универсалка. Он работал монтажником. Отложил в сторону пояс с
инструментами, чтобы… - юноша схватился за горло. На то, чтоб справиться
с собой, понадобилось секунд пять.
- И тебя судили?
- Нет, вы же
слышали, что сказала миледи. До суда дело не дошло. То есть, того типа
судили, конечно, а меня нет. Нас отправили в клинику – меня и Таракихи.
Меня на обследование, его на лечение, потому что больше эту зависимость
уже терпеть было никак нельзя. Потом меня усыновил мастер Хару, и с
Таракихи мы уже не виделись. На письма он не отвечал.
Дик сделал несколько глубоких вдохов.
-
Анару пустил про меня слух, что мы с Таракихи… ну, вы поняли. Вранье,
конечно, но… кто-то что-то где-то слышал, и… до «Паломника» это тоже
дошло. Наши не поверили, конечно… То есть, я думал, что не поверили…
Теперь я не знаю, что думать.
- Не поверили, не поверили, - успокоил Морита. – Хотя… Ты сам-то уверен в своих мотивах?
Дик напрягся, выпрямившись на стуле.
- Эй, мне лицо разбили за девушку, вы еще помните?
-
Я не об этих, а о других мотивах. Как и леди Мак-Интайр, я вижу некий
общий узор в твоих злоключениях на Мауи и на корабле. Ты читал этот
рассказ вашего блаженного Гилберта, «Неуловимый принц»?
Дик пожал плечами.
-
Ты ведешь себя как его герой. Ты совершенно прав – и при этом губишь
себя. Задумайся, почему ты так делаешь. Что в такие минуты толкает тебя
на саморазрушение.
Дик совершенно не хотел задумываться об этом, и так с тошнотой еле удавалось справляться. Вместо этого он спросил:
- Вы и в самом деле считаете, что я прав? Не сейчас, а… тогда?
Брови Мориты встали «домиком» на миг.
-
Ты очень многого не понял о нас, Дик. Мы действительно относимся к
гемам как к домашним животным. Считаешь ты это правильным или нет, мне
безразлично. Но в деле с Таракихи я, безусловно, поддержал бы себя,
потому что и с животными нельзя обходиться так скверно, как обходился с
твоим... другом… его хозяин.
- Анару не был его хозяином!
- Так
считали ваши имперские власти. Анару и Таракихи считали иначе. В любом
случае, Анару обращался с ним скверно – и при всем отвращении, которое я
питаю к вашей идеологии, я бы помог тебе против него, не дожидаясь,
пока ваши благонамеренные идиоты придут к правильному решению:
перезапечатлеть Таракихи с Анару на кого-то другого.
- Но ведь нельзя заставлять человека сделать правильный выбор!
-
Человека – нельзя. Но Дик, мы никогда не найдем с тобой общего языка:
Таракихи – высокоразвитый биоконструкт, созданный на основе вида хомо
сапиенс сапиенс – но не человек. Ваше приютское начальство просто длило
его мучения, пряча голову в песок и делая вид, что он способен на
какой-то там выбор. О, боги. Я все больше ненавижу вашу Империю – даже
не за то, что вы разгромили нас в войне. И не за то, что вы оставили
меня нищим. А за то, что вы взяли на себе ответственность за миллиарды
живых существ, о которых ничего не знаете и знать не хотите!
- Мы знаем, что это вы их искалечили! – Дик спохватился. – То есть… не вы лично, мастер Морита… но вы одобряли это. Вы молчали.
- Кажется, кто-то хочет втянуть меня в политическую дискуссию, чтобы отвлечь от своих проблем.
- Все мои проблемы сойдут с синяками.
-
Нет, не сойдут. Если ты не хочешь подумать о себе – подумай хотя бы о
людях вокруг тебя. О капитане, о леди Констанс. Как бы они себя
чувствовали, если бы ты понес наказание, а они потом узнали, что
наказали невиновного?
Дик закрыл ладонью наливающееся жаром лицо.
- Ты ни секунды не думал о них, правда?
Дик опустил руку.
-
Но ведь вы тоже отвлекли меня от вопроса – как вышло, что вы не слышали
наш разговор, а свидетельствовали в мою пользу? А если бы… вы не
угадали? Если бы виноват был я, а не Бет?
Моро посмотрел на него, словно прикидывал что-то.
—
Я был уверен на девять десятых, — сказал он. — Потому что я немножко
знаю Бет, немножко знаю тебя, и привык доверять своим суждениям о людях.
Ты знаешь, что запотевшее стекло, по которому написали пальцем и
стерли, запотев снова, показывает стертый рисунок?
Дик опустил ресницы, трогая языком разбитую губу.
— Но если бы вы ошиблись, это была бы такая скверная ложь, что хуже, наверное, и не бывает…
—
Я просчитал последствия для тебя и для Бет. Даже в этом случае
наказание, которому подвергли бы тебя, было несоизмеримо с
неприятностью, которую ты причинил бы ей — особенно учитывая то, что она
сама этого хотела.
— Я не должен был поддаваться.
— Почему? Ты
когда-нибудь задумывался над этим? Почему ваш Бог, которого вы зовете
благим и подателем всякого блага, запрещает самое невинное из
удовольствий?
Он склонился к Дику так, что лица их оказались на одном уровне, и тихо, распевно проговорил:
— Нет в мире лучше молитвы
тому, кто стоит молитвы,
чем соединенье плоти,
не взятое против воли.
И с каждым ударом тел их
так радостно сердце бога,
как будто он сам на ложе
простерт с обоими вместе.
И веселятся дружины,
с громами сдвигая кубки:
«Воистину, сладки жертвы,
что люди приносят нашим!»
И за пределами мира,
под гнетом иных созвездий,
бичи над горами мечут
в их честь валараукары.
И лишь в подполье Вселенной
в углу с гнилыми щелями
разносятся скрип и скрежет,
а шума вина не слышно.
И бог вопрошает бога:
«Эй, кто там в углу Вселенной
не радуется со всеми
той доброй радости плоти?»
И бог отвечает богу:
«Не знаю, как ты заметил?
То малый демон Синая
и семя его, Распятый .
—
Это ложь! — Дик даже вскочил, так что боль ударила в голову, но он не
умолк: — Это сочинил человек, который обо всех писал гадости, кроме тех,
кто ему нравился, а сам струсил даже присоединиться к акции
гражданского несогласия.
- То, что он струсил – всего лишь мнение
Брайана Риордана. А если это ложь - то чего ради тебе разбили лицо? И
почему ты грезишь не о браке, а о военизированном монастыре?
Дик не
нашелся, что ответить. Лед почти растаял, и холодные струйки бежали по
его руке к локтю, капая на пол, и выпитое бренди стало отдавать
перегаром. Но, видимо, именно бренди придало его мыслям необычную
легкость, и ответ, до которого он иначе додумался бы только возле лифта,
вдруг выскочил сам собой:
— Вы же видите — я слишком глуп, чтобы понимать женщин.
Моро засмеялся — ответ ему явно понравился.
— Иди ка спать, Рики, — сказал он. — И… не сделай глупости.
@темы: Карта звездного неба
А представление было кому получить: в приюте же были дети из разных слоев общества, в т. ч. из среды полууголовной.
А годиков ему на тот момент было как раз примерно шестнадцать.
Во время упомянутого инцидента - 12 и 15. После этого Дика взяли на "Паломник".
Объясни.
это моя имха, конечно; у меня ж профдеформация в полный рост
я ж говорю, у меня профдеформация в полный рост, и в этой профдеформации буквами опыта написано, что подросток с таким прошлым будет себя вести с Бет по-другому;
имхо имхастое, да;
но поделать ничего не могу, восприятие образа плывет
Хамоватей? Или наоборот, деликатней?
одновременно циничнее и осторожнее
Дик построил свои детские защиты не на цинизме и осторожности, а на отношении к миру "это неправильно, но мы сейчас это разберем, обратно соберем и оно станет правильно". Помнишь Бреннан? "Я сказала правду! Почему я не должна была говорить правду?" И реакцию Кэролайн - "Она что, идиотка?"
Дик где-то такой же. "Я поступил правильно. Почему я должен меняться? Пусть меняются те, кто поступает неправильно".
читать дальше
Почему? Он думал, что нашел "правильное" решение и страшно радовался по этому поводу.
а вот сами действия Бэт, в силу опыта, он должен понимать и интерпретировать иначе;
проще говоря, он уже видел как капризный и испорченный подросток обращается с сексом, как манипулирует при помощи секса другими, но этот опыт не помогает ему при столкновении с Бэт, он реагирует, как неопытный
Ага, ну вот наконец-то я поняла, что конкретно ты имела в виду.
Да, это надо осмыслить. Пока что у меня два "но". Первое: на отношения Анару и Таракихи он смотрел совершенно тверезыми глазами, а в отношениях с Бет у него голова была изрядно помрачена гормонами. Второе: он не свободен от своегобразного расизма, "позитивного" расизма - ему в голову не приходит, что гем может манипулировать естественнорожденным. Я сейчас как раз пишу момент, где у него случается очередной инсайт после того, как он наорал на Рэя - он никогда не орал на гемов, потому что в глубине души продолжал считать их существами зависимыми.
вот как подсознание автоматом реагирует агрессией на то, что смутно и отдаленно напоминает угрозу, я знаю;
т.е., прикол "взяли сзади за плечо, тормозишь себя в начале удара, потом смотришь - кто это был" штука мне знакомая, а вот прикол "так противно, когда всякие до меня дотрагиваются, что только от омерзения в морду бью автоматом, не задумываясь, хотя совсем не страшно" мне не знаком, и встречается, на мой взгляд, только в случаях яркой, осознанной, рационализированной и осознанно же агрессивной ксенофобии; случаи, когда вообще автоматом бью любого, кто дотронется, опускаем;
если мне допустить, что Дик несет оружие на виду, чтобы его не грязнили мерзкие распутники, чтоб ритуальной нечистоты с ним не случилось, а не для того, например, чтобы быстрее пройти, и не потому что ему жутко дискомфортно и подсознательно он их прикосновения угрозой считает, то это какой-то другой Дик в моем понимании будет;
ну не угрожают вменяемые люди из-за потенциальных прикосновений вонючим бомжам оружием только от омерзения, например;
если у них паники-истерики нет, как у девочек при виде тараканов или мышей, или если это не глубоко укоренившееся убеждение работает, что вот эти мерзкие - не люди в принципе;
Дик прошел по коридору каких-то двести шагов, и за это время его облапали не меньше четырех раз. Четвертым был гем-трансвестит, и тут младший матрос уже не выдержал: сдернул с пояса свог и выдвинул лезвие на длину руки, готовый воспользоваться пластиковым учебным клинком как дубинкой. Уличного прелестника как ветром сдуло.
Попросту говоря - достали.
emerald, если Вы вернетесь к началу нашего разговора, то Вы использовали этот эпизод, как доказательство гомофобии, проявленной сильнее, чем в среднем у других людей в том же обществе;
я этот эпизод никаким проявлением гомофобии не считаю;
я его считаю элементарным проявлением раздражения, плюс подсознательной нелюбовью к чужим прикосновениям вообще;
как мы при этом можем говорить одно и то же, фиг его знает;
но раз Вы говорите, что одно и то же, так тому и быть